Глава седьмая
Негатив уехал не следующий день, рано утром.
- Давай, Нега! - сказал Саша. Они стояли возле бункера.
Негатив кивнул спокойно и пошел. Саша смотрел в асфальт.
- Куда он? - спросил кто-то из "союзников" заинтересованно.
- Он сейчас вернется, - ответил Саша, глаз не поднимая.
Вышел дежурный из бункера, позвал Сашу, вручил ему мобильный.
-Вот. Яна велела передать. Чтоб ты на связи был. Просили пока не уезжать из Москвы.
Саша пожал плечами.
- Хорошо, - сказал.
* * *
Два дня он прожил в бункере, подолгу лежал в просторном помещении, служившем спальней, смотрел в потолок.
"Союзники" лежали вповалку прямо на полу. На стене висел огромный портрет Костенко в военной форме.
Иногда Саша вытаскивал из кармана мобильный, смотрел на него. Хотелось, конечно, поверить в то, что это Яна специально дала телефон - чтобы позвонить Саше... позвать его куда-нибудь...
Никто не звонил. Ни Яна, ни Матвей не появлялись. О Негативе ничего не было слышно. Черт знает, где он.
В третью ночь проснулся от странного озноба. Пошел попил водички из-под крана, умылся, покурил с дежурным.
Откуда-то из недр "сакральной" выбрел раздетый по пояс, в белых и чистых подштаниках, тонкий, но жилистый, с отчего-то черными сосками и длинной царапиной на красивой спине Костя Соловый.
- Член партии имеет право на использование служебных помещений под половые акты, если в результате могут появиться дети, - сообщил он дежурному.
Минут десять спустя Костя Соловый выбрел уже одетый, вертя в руках ключи от машины.
- Член партии имеет право катать женщин на красных партийных машинах ручной сборки и на других машинах, - сказал он уверенно. - Член партии имеет право не работать и находиться на иждивении у женщины, - добавил он, подумав. - Если член партии проживает у женщины с детьми, он имеет право съедать продукты, приготовленные для детей.
И уехал. Дежурный прикрыл за Костей дверь, посмеиваясь.
Поговорили о чем-то - Саша сам, первый, заговорил, чтобы не думать о Негативе.
Чайку заварили. Дежурным оказался парень с Украины, приехавший в Москву, чтобы вступить в "Союз...", - ласковоглазый, с правильными чертами лица, нежным выговором. Саша вообще очень часто встречал среди "союзников" ребят душевных, добрых - в самом простом смысле этого слова. Вообще, казалось бы, не склонных к агрессии...
Отчего вместе они были так злы?
"Нет, понятно, отчего", - думал Саша, для злобы было множество причин. Но удивительным казалось то, что соединение энергетик со знаком "плюс" всегда было чревато взрывом, выплеском бешеных энергий.
Подумал, сказать ли об этом парню-хохлу, и не сказал, поленился.
Они перебрасывались словечками, перешучивались вполголоса, улыбаясь тихо, и чай прихлебывали.
И когда Саша, уже под утро, снова отправился спать, в голове его, теплое и легкое, оставалось ощущение этого незатейливого разговора, и с этим ощущением он задремал.
Проснулся в хорошем настроении, вышел из духоты на улицу. Стоял, жмурясь. Полез в карман за смятой пачкой сигарет.
Неожиданно и быстро, всего за несколько минут - Саша даже не успел докурить, - прошел дождь, тихий, мягко прошуршавший, веселый и нежный, будто четырехлетний мальчик проехал мимо на велосипеде.
Саша повозил носком ботинка в свежей лужице и побрел куда глаза глядят. Прошел мимо машины с оперативниками - Саше ее показали "союзники". Оперативники выглядели скучно.
"Интересно, а они всю ночь тут стоят? - подумал Саша. - Стерегут, не выйдут ли ночью "союзники", не пойдут ли хмурой толпой к Кремлю, вооружаясь булыжниками..."
Какое-то время Саша шел без единой мысли в голове, разглядывал идущих навстречу. В чистых и уютных двориках выгуливали собак.
Свернул в один из двориков, сел на лавочку, закурил, щурясь на раннее солнышко.
Собаки, на которых он смотрел, выглядели прекрасно. В столице даже днем, в часы прогулок, собак было больше, чем детей. Здесь, в этом городе, казалось Саше, есть несколько тысяч собак, которые живут несравнимо лучше нескольких миллионов людей. Даже не тех, что с огромными, проржавевшими, тяжелыми руками работяг ковыряются в мусорных баках, а многих иных, встречаемых на окраинах Москвы, и тем более за ее пределами - замудоханных баб, злых мужиков, грязных каких-то детей в замурзанной одежке.
Саша с трудом запустил руку в карман джинсов, извлек остатки монет. Посчитал их. Мало. Ну и ладно. Добрел до ночного кафе, где стояла за кассой невыспавшаяся молодая женщина и сидела у окна официантка, усталая. Саша заказал себе чая и лимон. Целый лимон.
Сидел за столиком, катал в руках фрукт, иногда подносил его к лицу. Слишком сухой запах. Острый. Не тот. Тот был мягкий, влажный, горячий.
Мобильный, выложенный на стол, зазвонил. Саша ни разу не слышал его звонок - и вздрогнул. Звонок был нервным, стилизованным под старые, давних лет, звонки дребезжащих тяжелых телефонов.
Официантка обернулась. Саша взял трубку, услышал голос Яны.
- Саша?
- Да, Яна.
- Наши захватили башню в Риге. Негатив там. Только что звонил. Они внутри башни, разбрасывают листовки.
Саша молчал.
Не мог обрадоваться - слишком тяжело было подумать, что ждет Негатива потом, скоро уже, когда их всех повяжут.
А Яна, казалось, была довольна. Хотя тоже молчала.
Сигнал оборвался.
Саша допил одним глотком чай и вышел на улицу.
Шел по улице, крепко сжимая в руке лимон, словно желая его выдавить. Добрел до набережной, остановился посмотреть на воду, никак не умея решить - радоваться или огорчаться случившемуся. Услышал звук тормозов, успел только краем зрения заметить двух здоровых, даже неестественно здоровых мужиков, которые мгновенно заломали ему руки и затолкали в машину.
Саша глянул из окна, надеясь еще, что кто-то увидит, как его, свободного человека, вырвали из теплой улицы, разорвав с шумом троллейбусов и течением грязной воды в реке. Но увидел только, как по асфальту катится выпавший лимон.
Машина, обычный "жигуль", резко сорвалась с места. Саша покрутил головой, глядя по сторонам, - нет, действительно, никто ничего не заметил, никто не гнался за ними.
По разные стороны от Саши сидели хмурые мужики, с бугристыми лбами, мелкоглазые оба, похожие своей тяжелой набыченностью как братья. И килограммов на 70 тяжелей, чем Саша, - и тот, и второй. Сдавили с обеих сторон мясом своим.
Только сейчас Саша сообразил, что на руках у него наручники. "Хорошо работают", - подумал он и спросил, заранее зная, что ему никто не ответит:
- Кто вы такие?
Ему действительно не ответили. Только водитель мельком, в долю секунды, глянул в зеркало заднего вида.
Саша почувствовал, как покрывается испариной.
"За что меня взяли? - подумал он, пытаясь подготовить себя к тому, что его ждет. - За прорыв? Может быть, какие-то съемки есть, где я ломаю что-то?.. Но как-то много чести брать именно меня... да еще на улице... А за что еще?"
Саша был уверен, что имеет дело с "конторой". Больше некому...
Сидящий слева закурил. Саша покосился на него. Курить, да, очень захотелось курить.
Саша уставился в другую сторону, в окно, хотя толку все равно не было - город он знал плохо, и ничего бы, кроме Красной площади, не узнал. Но на Красную площадь его не везли.
Он все равно смотрел, просто на людей, на машины , даже девушке какой-то подмигнул, и тут сидящий рядом заорал:
- Чего, сука? Ну-ка ебло опусти вниз, сученок! Нас ебут из-за тебя с самого утра, сейчас мы тебя выебем, как приедем. Можешь готовиться. Саша опустил голову, но, видимо, не настолько низко, как хотелось бы, и получил такой тяжелый удар локтем по шее, что издал странный звук горлом и на мгновенье вырубился.
Открыл глаза, в которых сменилось темное пятно на розовое, а затем на вид кроссовок, с грязными, а когда-то белыми шнурками. Во рту набралось много слюны.
Покосился, рядом увидел ботинки, отлично вычищенные, черные. Один ботинок нервно постукивал. Видимо, постукивающему не терпелось сунуть этот ботинок Саше в зубы.
Сидеть было неудобно.
Водитель неожиданно и резко затормозил, Саша от рывка выпрямился. Впереди мелькнул тяжелый зад "джипа", "подрезавшего" их "жигуль".
Водитель выругался, ударил по сигналу кулаком.
Саша зачем-то попытался заглянуть в лицо сидящего на первом сиденье, справа от водюка, - не получилось. Саша вновь нагнулся, не сильно, скорей, для вида.
Сидящий слева от Сашки докурил в несколько глубоких затяжек сигарету, бросил в окно, но неудачно - и бычок тут же вернуло встречным потоком воздуха в салон - он ударился горячим концом прямо в бровь курившему. Саша не смог сдержать улыбки, и это заметили.
- Я тебе сейчас в глаз воткну окурок, - сообщил Саше раненный в бровь. Он нашел дымящийся бычок у себя между массивных ног и все-таки выкинул его. Саша склонился ниже. Конечно, ему не хотелось, чтоб его били.
В кармане у Саши задрожал, а потом зарекотал мобильный.
- У тебя, что ли? - спросили его грубо. - Ну-ка, блядь, где он у тебя?
- Здесь, - сказал он поспешно, чуть приподняв башку, и едва не проклял себя за то, что ответ был произнесен извиняющимся, глупым каким-то голосом. Он не собирался ни извиняться, ни юлить, а получилось именно так. Сашу бесстрастно дернули, резко подняв за отросшие сзади волосы, похлопали по ляжкам, нашли в кармане мобильник. Вытащили грубо. Посмотрели на номер, отключили звонок, положили в карман.
"Яна звонит", - подумал Саша.
- Вы меня ни с кем не перепутали? - спросил он по возможности миролюбиво, но с достоинством.
- Опусти башку, урод, - ответили ему с переднего сиденья.
"Наконец-то. И этот голос подал", - заметил Саша.
"Что я, блин, с ними разговариваю. Сейчас привезут... там и пообщаемся..." - подумал еще, неожиданно разозлившись.
Страшно не было. Хотелось - чтоб скорее.
"Блин, ну не убьют же они меня!"
Приехали, бибикнули, им открыли ворота, машина мягко закатила куда-то во двор.
Спутники Сашины вылезли из машины, закурили. Он остался сидеть - не звали же.
- Вылазь, хуило, - позвали его.
Хотелось ответить что-нибудь. Вылез молча, двигая задницей по сиденью. На улице поднял голову, посмотрел на солнце.
Вокруг были стены. И маленькие окна.
Сашу толкнули в спину. Он пошел вслед за тем, что сидел на переднем сиденье, глядя на его ничем не примечательный затылок, спину в сером костюме.
Железной дверью, запустившей их в здание, Сашу едва не ударило - он придержал дверь ногой, протиснулся. Второй этаж, третий. Зеленой краской покрашенные стены... деревянные двери, на дверях номера, иногда - фамилии... ничего толком прочесть не успевал.
Мужик быстро открыл кабинет, Саша вошел следом, встал посреди кабинета, озираясь.
Стол, кресло, стул... еще несколько стульев, вешалка, тумба. Зарешеченное окно.
Хозяин кабинета - Саша сразу прозвал его Серым (а двух других - Паленым и Сальным) - уселся на кресло, крутнулся к тумбе, извлек какие-то листы, папку, кинул на стол. Пододвинул телефон, набрал номер, что-то сказал быстро, Саша не зафиксировал дословно - он в это время смотрел по сторонам и думал: "Так все обыденно, мебель, чайник, стаканы - неужели меня тут будут на дыбе вздрючивать... Не может быть. Или может? Ну и может. Сейчас посмотрим".
Серый положил трубку. Вошел Паленый, судя по звуку захлопнувшейся неподалеку двери - из соседнего кабинета. Повернул мягко прозвучавший замок - чтоб никто не помешал, отметил Саша.
Его обыскали, очень тщательно.
- Присаживайся, - сказал Серый, мельком глянув на Сашу. Глаза быстрые и неприметные, и лицо никакое, отвернись - и сразу забудешь.
Саша криво сел - как все-таки неудобно что-либо делать в наручниках.
- А чего он в браслетах? - спросил Серый недовольно. - Сними! - велел Паленому.
Саша снова встал. Его освободили, он растер запястья, - кровь радостно потекла в ладони, пощипывая.
Паленый обыскал Сашу, заставил все выложить из карманов, но там ничего не было.
- Имя, фамилия, отчество, - Серый откинулся на кресле и открыл папку. Саша назвался. И год рождения сказал. И прописку.
Серый ничего не писал, просто рассматривал что-то в папке, хмурясь иногда и перебирая листы.
Паленый сначала сидел слева от Саши на стуле, и Саша косился на него, с трудом сдерживая желание глянуть ему на бровь - отметился там бычок или нет.
Потом Паленый встал и, задев Сашу рукавом, прошелся у него за спиной - при этом у Саши нехорошо заломило в затылке.
"Что-то никто из них не тянет на доброго следователя... - подумал Саша почти спокойно. - Оба какие-то мудаки неприветливые".
"Сейчас они тебя приветят..." - откликнулось внутри.
Паленый подошел к окну, открыл форточку, закурил.
"Ну и боров, - подумал Саша. - Сядет на грудь и задавит. Чем их, блядь, кормят таких..."
Было видно, что Паленый торопится и даже, кажется, раздражен на Серого за то, что неспешен. Паленый быстро и глубоко затягивался, быстро и громко выдувая дым из жестких губ. Иногда косился на затылок Серого.
- Так, - сказал Серый, - времени мало. Сейчас ты быстро расскажешь про операцию в Латвии. Кто готовил, имена организаторов, где куплена граната, кто контактировал с вашими людьми в Латвии, и так далее. Если хочешь сберечь свое здоровье, не тяни. Время пошло.
Саша некоторое время смотрел на него, пытаясь упорядочить нечто рвущееся, разламывающееся, распадающееся в голове.
"Что же им сказать такого?" - неожиданно ясным голосом спросил себя Саша, и весь этот хаос прекратился.
- Я ничего не знаю, - сказал он твердо. К нему быстро подошел Паленый.
- Встань, - сказал он. Саша встал, предчувствуя...
- Сейчас я тебя ударю вот сюда, - он ткнул Саше в грудь толстым пальцем. - Готов?
Саша смотрел на него в упор, ничего не отвечая. Паленый прихватил Сашу за плечо и резко ударил. Саша упал бы наверняка, но его твердо держали. С открытым ртом, Саша стоял, щурясь и силясь вздохнуть.
Паленый разжал левую руку, и Саша приметил, что он так и держит между пальцами сигарету. Паленый непонятно зачем помахал ею у Саши перед глазами, затянулся и выпустил дым в открытый Сашин рот, ловящий воздух. Сашу усадили на стул, снова одев "браслеты" на руки.
"Зачем снимали только..."
- Ну ладно, - сказал Серый, - имена организаторов я и сам тебе скажу. Матвей. Яна. Костыль.
- Я не знаю никакого Костыля.
- Правильно. Поэтому Матвей и Яна.
- Я этого не говорил.
- Как же не говорил? Только что сказал.
Саша смотрел в угол комнаты, примораживая движение своей мысли, пытаясь усилием воли отупеть, стать бестолковым, молчаливым, нерефлексирующим. Чтобы запечатать рот и не думать. И тогда все рано или поздно разрешится.
- Мало того, это Яна уже сказала. Она сидит здесь, в соседнем кабинете. Против тебя никто ничего не имеет, тут даже на административку ничего не потянет. Сейчас за пять минут быстренько запишем, что скажешь, и домой поедешь. Ну?
- Я ничего не знаю, я же сказал.
- Блядь! - неожиданно взорвался Паленый, - вы заебали уже, отсосы! Нас ебут из-за вас, сук драных. Говори короче, надоел уже, гнида. Или я тебя трахну сейчас самого. Где инструмент? - это он уже у Серого спросил. Тот кивнул на шкафчик у двери.
Серый схватил резиновую, толстую дубинку и ткнул ее концом Сашу в лоб.
- Сейчас в жопу тебе ее засунем, понял? По самую веревочку. И будешь с этой веревочкой ходить, как елочная игрушка. А в камере тебя за эту веревочку будут урки к себе подтягивать. Как тебе?
Саша молчал.
- Ну? - опять спросил Серый.
- Я клянусь, что не знаю ничего. Если вы сами в курсе, вы должны знать об этом. Можно, я схожу в туалет? - спросил он без перерыва.
Саша затылком почувствовал, что Паленый не хочет его отпускать.
- Сейчас все расскажешь и пойдешь, - сказал Серый.
- Я обоссусь сейчас.
- Вернешься и поговорим? - спросил Серый, поглаживая ладонью телефон на столе.
Саша кивнул зачем-то.
- Ну, иди, - Серый неожиданно согласился. - Соберись с мыслями. Не стоит упираться.
И сразу взялся за трубку.
"Ему просто нужно позвонить без меня, - понял Саша, - так бы не отпустил..."
Паленый проводил Сашу до туалета в конце коридора. Маленькая обшарпанная комнатка, без зеркала, без всего вообще. Только унитаз. Саша отлил и несколько секунд стоял, раздумывая. В голову ничего не шло.
"Сейчас меня угробят здесь... Интересно, что у меня сейчас на морде написано... Что я боюсь или?.."
Саша неожиданно для самого себя поднял крышку сливника и посмотрелся в воду. В подрагивающей воде отразилось лицо. Никакое - не испуганное, не гордое. Просто лицо.
И вышел...
- Ты когда приехал в Москву? - Серый смотрел внимательно и постукивал костяшками пальцев по столу.
- Дня четыре назад.
- Зачем?
- Я постоянно сюда езжу. Погулять. Красивый город.
- Когда гулял, встретился с Яной и Матвеем. И вы стали обсуждать одно дело.
- Мы ничего с ними не обсуждали.
- Значит, все-таки встречались, но ничего не обсуждали. Так и запишем.
- Я неправильно выразился...
- Ты очень правильно выразился.
- Нет.
- Вы ничего не обсуждали, но Яна двадцать минут назад тебе позвонила и сказала, что башню взяли.
Саша снова замолчал.
"Тупо, тупо, сиди тупо, молча, тупо, тупо, - повторял себе Саша, злясь на свои бестолковые ответы, -тупо, тупо, - говорил он, - тупотупотупотупо..."
- Ну, давай, давай, голубчик, говори уже, короче, - Серый явно торопился. - Я тебе честно скажу, ничего скрывать не буду: нам дали три часа на то, чтоб мы с вами разобрались. Потому что вы устроили международный скандал, - слово "международный" он произнес по слогам. - И подставили нашего с вами президента. - на словах "нашего с вами" Серый сделал ударение. - Но это не самое главное. Нам дали полную свободу действий. Знаешь, о чем я говорю? Вот мы можем тебя сейчас выбросить из окна, а потом тебя найдут на дороге, сбитым неизвестным автомобилем, скрывшимся с места происшествия. И никто даже не удивится, что у тебя в каждом глазу по бычку, а в жопе резиновая палка. Веришь мне?
- Верю. Если бы я что-то знал, я бы сказал, - ответил Саша тихо, голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций.
- Как хочешь, - сказал Серый. - Мне кажется, ты мне все-таки не веришь.
- Верю.
- Не веришь. Но мы сейчас тебе все докажем. Саша даже не успел заметить, как голова его оказалась в целлофановом пакете - Паленый набросил.
Вдохнул раз, и воздух кончился. Серый смотрел на Сашу пристально, словно первый раз увидел.
Показалось, что голова вздулась и наполнилась теплой кровью. Глаза стали тяжелыми, Саша открывал и закрывал их, словно пытаясь дышать ими. Крутил головой, как глупое животное.
Сняли, и Саша заорал злобно, не подбирая слов, что - надоели, что - беспредельные твари, что - не знает ничего, не знает.
Вошел Сальный, не обращая внимания на Сашу, попросил у Серого какую-то бумагу, уселся, стал читать спокойно.
Саша даже замолчал от удивления.
- Как дела? - спросил Сальный у Серого.
Серый пожал плечами неопределенно.
Сальный отложил бумагу, набрал номер на телефоне, кого-то радостно поприветствовал, судя по теплоте голоса, бабенку какую-то. Защебетал довольно.
Сашу вновь начали теребить. О чем говорили Яна и Матвей? Ни о чем не говорили. О чем говорили? Я их не видел. Заколебал, придурок. Я не придурок. Я их не видел.
Паленый, как в клещах, зажал болезненную мышцу над Сашкиной ключицей.
Саша снова заорал.
Сальный прикрыл трубку на секунду, сделал гроз¬ное лицо и зашептал злобно:
- Прикрой рот, сученок, - и тут же, сменив тон, вернулся к собеседнице, забубнив игриво.
Саша не послушался - Паленый мышцу не отпускал, заверещал, и спустя мгновение вновь оказался в пакете.
Но на этот раз он уже вспомнил, что пакет можно прокусить, главное - не выдыхать, когда за целлофановой стеной находишься.
Саша втянул в себя, в свой рот повлажневшую, тонкую, прозрачную кожу пакета и цапнул зубами, бодаясь и, кажется, рыча.
Вдохнул счастливо, со свистом. Тут же получил тяжелую, раздраженную оплеуху от Паленого. Неожиданно для себя самого дернулся резко вперед, грохнулся на пол вместе со стулом и, уже лежа на полу, плюнул в эту гниду, на ботинок его. Этим ботинком и получил Саша в лицо, куда-то в переносицу, и вырубился блаженно. Только об этом и мечтал.
Очнулся до обидного быстро - на лицо полили из графина. Такая хорошая вода, хотя, наверное, протухшая уже. Но очень хорошая, сырая.
- Кровищи-то. Ты ему нос, что ли, сломал?
Это, кажется, Серый. Так думал Саша, смаргивая воду, заливавшую глаза.
Какая-то она густая, вода.
- Хули ему будет, - не очень уверенно сказал Паленый.
- Бля, я думал, он сдох тут у вас. Поехали в лесок... - сказал третий.
- А то сейчас Виталич опять прибежит.
- А чего он прибежит? Он в курсе.
- Он в курсе, но ему-то по фигу. Это его не касается.
Саша уже не разбирал голосов. Зато понял, что густая вода - это его кровь из носа. Хотя, странно, боли пока не чувствовалось. Сашу подняли вместе со стулом резко, и в переносицу так екнуло гадко, словно рикошетом от затылочной кости, что он застонал почти по-детски: "Ай-ааай..."
По лицу текло. Опустил глаза - увидел собственный пах весь в крови, куда капало часто сверху. Часто, тяжелыми длинными каплями.
Отстегнули руки от стула - и снова застегнули.
- Пошли, - толкнул кто-то.
Саша, покачиваясь, пошел. Сейчас уже получалось - идти тупо, быть тупым, фокусироваться лишь на том, как тяжело, хлюпая, стекает кровь.
У двери остановили.
- Что, мы так и поведем его? - спросил кто-то. Подняли прямо с пола тряпку, вытерли быстро морду, но только кинули эту тряпку на пол, Саша опять со злобой и старанием шмыгнул носом, выдувая кровь, чтоб - погаже выглядеть, чтоб текло не переставая. В голове мутно полыхнуло от этого. Но сразу как-то по-звериному радостно стало, когда на него заорали злобно:
- Заколебал, мудило! Ну ты мудило, а... Заставили нагнуться, так низко, чтоб не было видно лица - и гнали по коридору - а он нарочно громко дышал, оставляя кровавый следок, словно играя, словно всерьез веря, что его по этому следку отыщут и спасут.
В машине обернули голову, почти до самых глаз, той самой половой тряпкой - ее, оказывается, с собой прихватили. Чтоб машину не испачкал, - понял Саша.
Тряпка была немного сырая, от старой, непросохшей воды, которой пол мыли, - Саша вяло жевал губами эту влагу, ни о чем не думая. Везут куда-то. Пусть везут. Даже на улицу не смотрел, на машины. Отдыхал.
А эти курили. Потом кто-то из них сказал что-то, Сашей нераслышанное, и они стали хохотать.
От смеха, без паузы, перешли к Саше. Начали бить и спрашивать все о том же.
Саша крутился, как мог, - ничего не отвечал, почему-то казалось, что обращаются не к нему, а просто так выкрикивают нелепое: "кто?", "когда?", "сука!".
Кусок мяса, который топчат... Один раз только с удивлением обнаружил, что бьют его огнетушителем по ноге, с явным намерением ногу сломать. Иногда продевало, жгло так глубоко и больно, что Саша начинал орать и дергаться. А потом просто стал орать, не переставая. Не обращая внимания на то, чем бьют и куда и бьют ли вообще. Остервенелый крик увлекал за собой через глотку все его существо, и иногда Саша даже как-то отделялся от себя, слыша крик свой со стороны.
Удивился лишь, когда крик неожиданно стал в разы громче, словно усилили звук, - и только мгновение спустя догадался, что просто тряпка сползла с лица.
Вместе с криком брызги полетели, отчего-то даже не красные, а черные, несколько капель попало на лобовуху.
Серый обернулся с переднего сиденья, заорал:
- Заткните ему рот, бляха-муха, что вы, ей-Богу!..
Тряпку опять натянули, но пока вытаскивали из машины, заехав в какой-то лесок, - тряпка сползла - и ее сорвали, совсем, видимо, не боясь, что их кто-то услышит.
Сашу бросили на землю, и он смотрел в небо, там было пусто.
Мужики, устав от своей мужицкой работы, закурили, перетаптывались иногда, поглядывая на Сашу. Устали...
Серый присел возле Саши на корточки - Саша вдруг услышал, как старые кости Серого хрустнули.
- Слушай, Санек, ты приехал, - сказал Серый. - И можешь отсюда не уехать никогда. Ты прекрасно все понимаешь сам. Здесь, знаешь, сколько таких, как ты, закопано? И никто их не ищет. Ничего в этой стране не изменилось и никогда не изменится. Ее надо любить и беречь такую, какая она есть. Понимаешь меня?
Саша смотрел в небо.
- У вас ничего не получится, зеленые вы дети. Ты знаешь, что Костенко еще в Америке был завербован. Он же агент ЦРУ! Его за это и посадили, потому что он на их разведку работает. Не за ваши ржавые "калаши", дурья ты голова, его посадили. Просто сейчас с Америкой ругаться не с руки, поэтому придумали эти автоматы. Понял?
Так никто в небе и не появился.
- У меня даже показания его есть, - похвастался Серый.
Сашу внезапно озарило.
- А поедемте, посмотрим? - попросил он, почувствовав, что говорит с трудом, и слова у него едва получаются, и рот хлюпает смешно, и язык отчего-то попадает в дырку, хотя там, кажется, недавно был зуб. - Если есть, я тоже начну давать показания.
- Так ты знаешь чего-то?
- Не знаю... но если Костенко агент ЦРУ... я все подпишу. - Саша старался говорить быстро, но все сказанное получилось так, будто молотком ударили по гнилому ореху. Острые осколки... и обломок зуба Царапает язык... И вдохнуть хорошо никак не получается.
- Никуда мы не поедем, друг, - неожиданно вступил Паленый. - Должен на слово поверить дяде. Мы не такси - тебя по городу возить. Говори короче, и поедешь посмотришь. Всю ночь будешь читать.
Саше до сих пор казалось, что Серый тут главный, но Паленый, оказывается, мог на своем настоять. И обращение "друг" в его устах звучало как угроза. Хуже, чем "мудило".
Все-таки Саша еще раз к Серому обратился:
- Поехали, посмотрим?
Серый махнул рукой устало. Поднялся и к машине побрел.
- Дурака валяешь? - спросил Паленый у Саши. - Привезем тебя, и все заново? Давай, рассказывай. Мы даже ничего документировать не будем. И ничего не скажем никому. Договорились?
- Договорились, - зачем-то повторил, а не ответил ему Саша. И замолчал.
Во рту много слюны накопилось, но сплюнуть ее не было сил. Он чуть повернул больную голову и спустил слюну прямо по щеке. Она текла криво, пробивая дорожку меж потеков засохшей крови.
Несколько секунд молчали.
- И? - спросил Паленый.
Саша даже не повел глазами, усталый донельзя.
Паленый что-то начал орать, заводя себя, и завелся быстро. Немного попинал лежащего на земле Сашку. Потом его решили поднять, но стоял он плохо - ногу таки ему сломали, кажется. Саша пару раз упал.
С него снова сняли наручники - только для того, чтобы ловко пристегнуть к дереву. Спиной Саша чувствовал кору, и руки были вывернуты неестественно - их едва хватило, чтобы охватить весь ствол...
Его изогнуло всего от нелепой позы, и он смотрел вниз, на ноги свои. Силился поднять башку, чтоб увидеть всех этих уродов, и едва получилось: приметил только багажник машины, на которой они поставили бутылку вина и закусь какую-то примитивную.
Пили уже, кажется.
На Саше порвали рубаху. Пообещали, что сейчас будут бить в солнечное сплетение. Без рубахи очень хорошо видно, куда бить.
Саша даже перестал различать голоса.
Ударили. Задохнулся. Ударили. В голове разлили несколько масляных красок, обильных и вонючих. Вырвало желчью, по лицу стекло.
"Яна - солнечное сплетение..." - вспомнил Саша откуда-то, и это показалось таким жутким бредом, потому что нет ни любви, ни нежности, а только - больно и больно.
Кричали, поднимали за скулы голову его, размахивали перед лицом бутылкой.
"Выпили уже..." - подумал Саша, удивляясь, что ему так больно, а он все еще фиксирует глупые, ненужные детали.
"Ад - это когда уже нельзя терпеть, а умереть - еще не дают", - подумал Саша.
Ударили бутылкой по дереву, к которому был пристегнут Саша, бутылка разбилась. Начали размахивать перед лицом "розочкой".
Зачем-то расстегнули ремень, потянули джинсы вниз. Саша стоял голый, со спущенными штанами, нелепый и жалкий, как всякий голый и беззащитный мужчина.
- Даже Христа не раздевали, гады вы, - сказал Саша и почувствовал, что плачет.
- Христос, блядь, отыскался, - сказал кто-то и ударил несильно и неглубоко "розочкой" Сашу под правый сосок. Кровь потекла мягко, суетливыми струйками.
- Эй, хорош, - сказал кто-то ударившему. - А то, правда, его закапывать придется.
"Меня не убьют", - понял Саша, но было уже все равно.
- Да ладно, я аккуратно, - сказал ударивший, но отошел, поглядывая Саше на грудь.
Подумалось, что больше не тронут, но ошибся.
Опять подошел Серый, что-то говорил, Саша пускал длинную слюну, она раскачивалась. Глядел на кровавые узоры на животе.
Отстегнули от дерева, упал на землю. Уже без наручников...
Били... как будто это уже было... по голове... и куда-то еще - в те органы, которые поставляют воздух. Взлетала офицерская, длинная дубинка. Падала со свистом.
Точно - это уже было... Воздуха не стало, но отчего-то его было достаточно внутри тела - настолько много, что можно было не дышать ртом. Били с оттягом, в жестком, все убыстряющемся ритме, и он сам подставлялся под удары, стремился им навстречу всем телом. Принимал унижение легко, чувствуя, что хочется закричать, но нет голоса. И не надо.
Было, это было, да.
И сводит ноги. Бейте в ноги, просил он, их сводит. Казалось, что чем сильнее будут бить, тем скорее отпустит боль мышцы, скручивающиеся в жесткие жгуты. И мышцы расслабятся.
Откуда-то, всего на секунду, вновь пришло острое и болезненное зрение. Увидел: подпрыгивающие подбородки, влажные от пота, тяжелые.
Новый удар вывел его из сознания, и он догадался, зачем его били: едва он утерял связь с рассудком, его начали фотографировать - несколько фотографов сразу, невидимых за вспышками их аппаратов. Эти вспышки три или четыре раза остро, болезненно выхватывали его из засасывающего, черного, огромного. Каждая вспышка озаряла его расширенные зрачки и раскрытый красный рот, в котором клубился и путался, вырываясь наружу, крик. Им явно хотелось зафиксировать момент его гибели. Но последние вспышки показались слабыми, размытыми, словно его фотографировали из тумана...
И все пропало.