Глава двенадцатая
Ночевал на квартирке Олега - пока еще вроде не пропаленной. У него какая-то дальняя тетка померла - и две аккуратные комнатки уже месяц как пустовали.
Квартирку "союзники" держали на крайний случай, не шлялись зря, знали о ней несколько человек.
Саша добрел, когда уже начало светать. Ключ у него свой был.
Как и ожидал, никто расходиться не захотел - на полу, уставленном бутылками портвейна и мило нарезанной снедью, сырком и колбаской (Саша присмотрелся, пытаясь разгадать, кто нарезал - Олег или Верочка, решил, что Верочка), располагались: развалившись - Веня, сгруппировавшись - Олег и, свернувшись калачиком, как песик, маленький и тихо печальный Позик. Говорил, конечно же, Веня. Причем Олег, подивился Саша, посматривал на Веню уже приязненно, без раздражения. Может, потому, что Веня о Негативе рассказывал, может, еще отчего.
Верочка лежала на кроватке, явно очень уставшая, но, увидев Сашу, привстала, смотрела радостно и напуганно немного. Переживала за него, - догадался Саша, - что ж он там остался, на площади, зачем.
- Ну, ты пиздец, Саша, - признал Олег, немного захмелевший, - нервы у тебя чудесные. Ты че там ментам втирал, я не понял? У "Макдоналдса"?
Саша махнул рукой, улыбаясь довольно, - ерунда, мол.
- Не, серьезно, - не унимался Олег. - И сейчас опять с ними общался? - Олег захохотал сипло и довольно. - Говоришь, теперь вон туда побежали?
- Да, я тоже позабавился от души, - пьяно загоготал Веня. - Думал, у тебя крыша поехала: решил сделать немедленную явку с повинной. В подъезд нас всех запер, мусорам наводку дал... Ты, Саня, отмороженный, оказывается, хуже меня...
Олег налил Саше стакан спиртного. Саша из приличия взял, хотя пить не хотел. Попросил еще кусочек сырка, нарезанного тонко и нежно.
Верочка, слушая парней, смотрела то на них, то на Сашу - гордо, восхищенно даже.
- Я спать пойду, пацаны. Спать хочу, - сказал Саша, чувствуя Верочкин взгляд неотрывный и теперь взволнованный. Кивнул ей - пойдем, девочка хорошая? - и она встала легкая и счастливая: маленькие ступни детские, на грязном полу дощатом.
"Пальчики мои", - подумал Саша нежно. Олег завистливо посмотрел им вслед.
Утром в дверь бешено забарабанил Олег и, не дождавшись разрешенья войти, заглянул возбужденной мордой ("Верочку надеялся увидеть голышом", - мелькнуло у Саши).
- Вставайте, короче, голубки! Там Яну показывают! - заорал он и сразу исчез. Даже не стал ждать, появится ли Вера из-под одеяла. На ней, и вправду, ничего не было.
Саша вскочил, натянул брюки, вылетел голый по пояс, все сидели у телевизора, никто не спал. Лица у парней были ошарашенные. В течение нескольких секунд Саша видел на экране лицо главы государства, измазанное черт знает чем, беспомощное, злое и униженное одновременно. Стекало белое, рыжее, красное на пиджак - словно его облевали всего. Президент иногда открывал рот и беззвучно шевелил губами, пытаясь вдохнуть. Какие-то люди испуганно топтались возле него, кто держа платок, кто салфетку, - и не решаясь ничего сделать.
"Девушка бросила в голову президенту целлофановый пакет, предположительно наполненный томатным соком, майонезом, кетчупом, сливками, разваренными, мелко покрошенными макаронами и еще чем-то, издающим резкий и неприятный запах", - вещал диктор. Казалось, что он с трудом сдерживает улыбку. Это был хороший и давний знакомый Костенко, ведущий последней независимой программы на российском телевидении. Интриган и миллионер, выросший в глубокой провинции, в семье еврейского врача и русской учительницы, похоже, он сам знал, что его программу скоро закроют, и посему совершенно распоясался.
Только из этой программы последние пару лет можно было узнать о том, что в природе существуют "союзники", а Костенко сидит в тюрьме. Теперь он показывал то, что показывать в принципе нельзя.
"Яне Шароновой прямо в здании театра, на глазах у десятков представителей культурной общественности, были нанесены тяжелые физические травмы. Нашему корреспонденту удалось снять кафель, по которому буквально провезли лицом девушку, совершившую хулиганские действия в отношении главы государства. Кафель, мы видим, в крови и, как уверяют свидетели, в крошеве зубов девушки. Кроме того, судя по всему, ей сломали руку - стоявшие рядом явственно слышали характерный хруст. Заметим, что девушка сопротивления не оказывала и успела выкрикнуть одну фразу: "Это была политическая акция!" Саша содрогнулся. Ведущему явно нравилось происходящее и произносимое им - он был уверен, что проводит последние минуты на экране, в прямом эфире, зато именно его репортаж пойдет сегодня по всем мировым каналам.
"Сотрудники охраны президента немедленно изъяли все пленки у фото- и телекорреспондентов, но нам чудом удалось сохранить отснятый материал, - докладывал ведущий. - Наши источники в партии "Союз созидающих" утверждают, что Яна Шаронова в последнее время занимала одно из руководящих мест в партии. Именно ей приписывают организацию захвата смотровой башни в центре Риги с требованием отпустить из латышских тюрем ветеранов Великой Отечественной войны. Однако за недостатком улик Шаронова по-прежнему оставалась на свободе".
Следом пошел репортаж о самых громких акциях "союзников" за последние годы: разгром в центре Москвы, министры в майонезе и с кремовыми тортами, одетыми на тяжелые головы, чучело губернатора на шпиле...
"А вот последняя новость из провинции", - сообщил довольно ведущий. И тут пацаны увидели вчерашний "Макдоналдс", будто переживший жестокий ураган. Не в силах сдержаться, Веня и Олег захохотали, и даже Позик улыбнулся.
Следом за "Макдоналдсом" мелькнула дверь с надписью "лохи", фасад со словом "мрази", увенчанным восклицательным знаком, и вид офиса изнутри - выгоревшие стены, черные батареи и груды оплавленного хлама - предположительно, это были компьютеры.
Ведущий комментировал видеоряд.
- Пришел капец, - сказал Саша негромко, он один не улыбался все это время. - Президента нам не простят.
- Да ладно, ничего не будет, - махнул рукой Веня. В ту же секунду задребезжал, подрагивая белыми боками, старый телефон. Все переглянулись.
Олег взял трубку.
- Тебя, Саш, - сказал.
Звонил местный "союзник" - Шаман.
- Сань, твоя мать тебя разыскивает.
- Шаман, ты откуда звонишь? - прервал его Саша.
- Да нормально все, не из дома. Мать тебя разыскивает, плачет.
- Чего случилось?
- Говорит, приходили опера, искали тебя. Всю квартиру перетрясли твою. Толкнули ее, говорит.
- Что значит "толкнули"?
- Не знаю, что значит. Она говорит – "толкнули". Она не пускала их. Дверь вроде выбили. Я не понял. Она плачет, говорю.
- Ладно, все понял, плачет.
Только положил трубку, снова звонок. Олег взял трубку. Молча выслушал и положил.
- У меня менты были, - сказал.
- Тебе из дома звонили? - спросил Саша. Если звонили из дома, - значит, скоро придут сюда, понимал он.
-Да там нормально все. Я бабку свою научил. Если придут милиционеры, сказал ей, позвони и скажи: "Оля, я приготовила рагу! Приходи в гости!" Она так и сказала. Не могла никак запомнить, я ей на бумажке написал, приклеил над кроватью.
Олег засмеялся довольно. Саша смотрел на него внимательно, раздумывая. Ладно, решил, здесь пока останемся. Надо бы к матери сходить только.
Толкнули ее. Я вам, бляди, толкну.
Рожи умыли, позавтракали кое-как, чайку выпили. Видя глаза Вени, бегающие по вчерашней, опустошенной безвозвратно посуде из-под портвейна,
Саша велел:
- На улицу не ходить никому.
- Так сигарет нет, - сказал Веня весело.
- Вон Верочка сходит, - девочка его как раз на кухню зашла, улыбаясь как-то по-новому.
"Теперь все знают, что Саша - мой парень", - так сам Саша расшифровал ее настроение.
"Хотя, черт ее знает..." - осекся спустя минуту.
- Ты куда? - спросила Верочка.
- Приду скоро.
- Сань, так и денег нет, - улыбался Веня.
Саша дал Вере красивую, хрусткую купюру. Веня издал радостный клик.
* * *
Он шел по городу, чувствуя, что улицы и площади ненавидят его. Как будто Сашу пытаются выдавить из этих скучных и обидчивых пространств. И злой, ощеривающейся энергии, пульсирующей внутри, уже не хватало Саше, чтобы противостоять. Город был слишком велик.
"Суд судом, век веком", - повторял упрямо Саша, До конца не понимая и не пытаясь понять, что значат эти слова.
"Я все смогу", - говорил он, касаясь гильзы в кармане. Она холодила пальцы, ее никогда нельзя было нагреть.
Он не стал подходить к своему дому, а зашел в соседнюю пятиэтажку, поднялся к чердачной двери, но на ней висел огромный замок. В соседнем подъезде было то же самое. В третьем - повезло. Замок оказался сломанным, - ржавую дужку нужно было только раскрыть. Дверь, шипя по полу, поддалась. Из черного нутра пахнуло сырым камнем, затхлостью.
Щелкая зажигалкой и все равно ни черта не видя, едва ноги не поломав, нашел ход на крышу, рукоятка люка была просто перекручена проволокой. Вылез на белый свет, прошел почти до края крыши. Сидел на корточках, разглядывал двор, окна своей квартиры, редких прохожих...
Долго искать не пришлось - в дальнем конце двора стояла черная "Волга", со свежими следами недавней парковки, без снега на крыше. Антенна качалась на ветру. Никогда этой машины не было здесь, помнил Саша.
Спустился вниз, прыгая через ступени, - будто на свидание торопился. В городе был всего один переговорный пункт, туда Саша и направился. Дома никто трубку не брал.
Вышел на смурную, темную, несмотря на утро, улицу. Снег был жесткий и настырный, а Саша без шапки.
Мгновенье посомневавшись, пошел в центр города – "за шапкой", оправдал себя.
Быстро добрался на маршрутке, прошмыгнул во вчерашний дворик, шапка так и висела на сучке, только в снегу и холодная, нежилая. Забрал ее, одел, проледеневшую, грел головой.
У "Макдоналдса" все прибрали и уже вставляли новые окна. К сгоревшему офису не пошел - издалека приметил, что люди там суетятся. И камеры вроде стоят. Местные журналисты собрались, должно быть. Проснулись...
Уселся в вальяжный, но усталый троллейбус, проехал полный круг, наблюдая, как набирается полный, битком, салон, и как, к концу маршрута, становится пустынно, и кондуктор, шумная и полная баба, целый час неумолимо буровившая сгусток пассажиров, вдруг вздыхает и становится неожиданно одинокой, и бесцветные глаза ее блуждают тоскливо.
- Ты чего? - спросила кондуктор у Саши на конечной.
- Я остановку свою пропустил, можно, я обратно проеду?
- Мы стоять будем десять минут, - ответили ему недовольно. - И за билет придется еще раз заплатить.
- Я заплачу, - ответил.
Думал о маме и о Яне. Они сменялись в голове, и обеих их было жалко нестерпимо, и обе казались родными настолько, что умереть за них хотелось немедленно.
"Зубы выбили Яне, а..." - Саша вспоминал ее быстрый рот, и губы, и влажный язык, и так часто меняющие настроение глаза.
И сразу после этого думал о матери, и в этой смене не было ни пошлости, ни подлости.
"Маму мою кто смеет обидеть? Мать мою кто?" - думал, глядя перед собой, в пластмассовую стенку с нелепым календарем - а за стенкой сидел и курил водитель, Саша чувствовал вкус дыма и сам хотел курить.
Он дозвонился до матери уже после обеда, замерзший, оголодавший, она взяла трубку мгновенно, будто сидела возле телефона.
- Ты где, сынок? - почти закричала она.
- Да тихо ты, мам, нормально все у меня, - отвечал Саша, оглядываясь зачем-то по сторонам, всматриваясь в лица людей, стоящих возле его кабинки, и оттого путаясь в словах. - Я... на улице... Ну, звоню тут из одного места. Что там у тебя?
- Да что у меня. Ничего у меня. Вот мастеров вызвала - дверь вставляют.
- Ее выбили?
- Ну ты же сам мне говорил: не открывай никому никогда, говори, чтоб повестку оставляли в почтовом ящике. Я и не открывала, - и жалуясь, и сетуя, говорила мать.
- Они тебя били?
- Бог с тобой, Саша, никто меня пальцем не тронул, не делай только ничего. Никто меня не бил. Разбросали все вещи по квартире, цветок вон мой зачем-то разбили об пол, обзывали тебя по-всякому и ушли. Что ты натворил, а? Где ты есть-то?
- Нигде, мам! В Караганде! Сиди спокойно там, не бойся. Я ничего не делал плохого, поняла? Все, деньги кончаются. Мама! Пока! Все хорошо! Все будет хорошо!
И нажал на рычаг скорей.
Вышел из переговорного, одну остановку шел пешком, на душе стало свободней. Даже согрелся. Вспрыгнул на подножку маршрутки.
Совсем уже стемнело.
Подходя к Олежкиной квартирке, сбавил шаг, поглядывая на окна. Свет и свет, хоть бы морда какая показалась, родная.
"А что у нас тут во дворике? Не притаился ли за углом транспорт со спецназом? - Саша осматривался. - А кто у нас тут курит? Мужик какой-то курит. Тоже на Сашу смотрит. Ну, я тоже покурю. Еще кружок сделаю. Вокруг домика..."
Саша пошел было, но вдруг обернулся, признавая стоящего даже не по чертам - в темноте не различимым, а по ощущению, по короткому пальто, по жесту руки, сигарету к лицу подносящей.
И Сашу тоже вроде бы признали.
- Матвей! - Саша даже руки раскрыл от удивления и радости.
- Саша, - по голосу было слышно, что Матвей улыбается.
Они обнялись с искренним и теплым чувством.
- Ты как нашел этот домик-то, Матвей?
- Так мы тут с Роговым ночевали в прошлый раз.
- А, точно. Я и забыл. Давно тут?
- Да вот, только подошел, минут семь. Только с электрички. Присматриваюсь вот - пропалили вашу хатку или нет еще.
- И я тоже присматриваюсь.
- А что, вас тоже начали давить уже? - голос Матвея сразу стал серьезнее.
- Да мы не знаем. Мы вчера тут погром и поджог устроили в центре города. Шхеримся теперь. А у вас что, проблемы из-за Яны?
- "Проблемы..." - усмехнулся Матвей, в смысле: разве это так называется.
- Ну, ладно, что тут ждать. - Саша понял, что разговор серьезный, да и Матвей выглядел устало. - Погоди, я до квартирки дойду - если не выйду, значит, тебе дальше надо ехать.
- Не спеши, Саш. Что, велики шансы, что там... ждут нас?
- Да нет, нормально все. Там наши пацаны, Веня, кстати...
- Веня?!
- Да, Веня, а что? Они бы успели окошечко там разбить, если что, маякнуть как-нибудь мне. Они меня ждут. Нормально, думаю. Сейчас приду. Саша поднялся к дверям квартиры - послушал несколько секунд. Поначалу слышал лишь гудящий телевизор, но потом раздался веселый голос Вени, и у Саши от сердца отлегло. Открыл дверь, заглянул.
Олег с Верочкой сидели на кухне, пили чай. Верочка слетела с табуретки как птичка - Саше навстречу. В губы поцеловала быстрым клювиком, чуть сырым.
Олег скривился - изобразил улыбку приветствия Саше.
"Кадрил Верочку мою", - догадался Саша.
В комнате Веня и Позик смотрели телевизор, дурь какую-то шумную, со стрельбой.
- Сейчас вернусь, - сказал Саша довольно.
Они вошли через минуту с Матвеем. Приветливо улыбаясь, он поздоровался с Олегом и Позиком, поклонился Верочке, а завидев Веню, сказал:
- Глаза б мои тебя не видели, - без особой, впрочем, злобы - перегорело, видимо.
Веня виновато моргал белесыми ресницами, пытаясь определить, насколько Матвей рассержен. Саша, проходя мимо него, почувствовал запах спиртного - Верку, наверное, раскрутил на чекушку, жулик.
- Ну, что, может, чайку? - предложил Матвей.
- Пойдем, поставим. Посидите тут пока? - попросил Саша ребят.
Прикрыл дверь на кухню.
- А чего с Веней? - спросил.
- Да мы выгнали его. Пьет с утра до вечера, дурь курит и в бункер ее тащит килограммами. Впрочем, бункера теперь у нас нет.
В то утро, когда Яна, проникшая на открытие нового театра по журналистскому удостоверению, умудрилась, притаившись на балкончике, бросить проходившему внизу президенту пакет на белесую голову и точно попасть, - в то утро Матвей шел из дома в бункер.
Когда добрался до бункера, увидел там оцепление, и едва сам не попал к оперативникам. Бункер захватили и, похоже, просто изуродовали всех, кто там был.
- Так ты знал про то, что Яна хочет сделать? - прервал Матвея Саша.
- Она не согласовала ни с кем! - внятным шепотом сказал Матвей, и шептал он, конечно, от кошмара случившегося с Яной, а не оттого, что опасался чего-то. - Ни с кем, Саша, не согласовала! Ей бы никто не позволил! Это же все, Саша! Ее убьют там! Все люди, с которыми мы еще могли иметь дело - из числа хоть сколько-нибудь приближенных к верхам, - все отказались со мной общаться. В то же утро! Я сразу же стал звонить, как только узнал. Кто просто отключался, кто прямым текстом меня на хер послал. Потом я положил мобильный на лавочку - и через две минуты, едва я отошел, за мобильным примчала целая кобла дебилов в масках. Смешное было зрелище, я в такси сидел на другой стороне дороги. Посмотрел и уехал. Добрался до квартиры, из которой час назад ушел, Саша - и ты представь, - они не просто сделали обыск там - они всю мебель, все, что было в квартире, выбросили с третьего этажа на улицу. Там искать, они знают, нечего, они уже искали раз десять, - вот просто выкинули все в окно, и окна побили при этом.
Матвей не казался огорченным - просто рассказывал как есть.
- А у меня жена дома, с маленьким ребенком, - добавил.
Саша вопросительно посмотрел на Матвея, пугаясь даже вопрос задать.
- Они к матери ее ушли сразу, даже защищать барахло не стали, - ответил Матвей, поняв взгляд. - Жена сказала, что вид у этой подлоты был такой, что минута - и ее саму бы с дитем выкинули.
- Хотел сунуться было в одну нашу московскую хатку, - продолжал он, - но там уже ждали меня. Наши пацаны меня на улице нашли, а опера - нет. Пацаны сказали, что меня ищут по всей Москве, думают, наверное, что я с Яной все это затеял. А вообще, наших всех хватают. Кого успели найти.
Саша помолчал.
- Конец партийной работе в Москве? - спросил, грустно улыбаясь.
Саше показалось, что Матвей подумал: отвечать или нет.
- Нет, не конец, - ответил он, и еще помолчал.
- У нас есть несколько лагерей подготовки, которые еще Костенко создавал. Ни один не нашли до сих пор. Но даже в такой ситуации я туда не поеду. Костенко мне еще до тюрьмы сказал: если мы хоть один лагерь пропалим, он меня лично задушит.
Саша кивнул - ответ ему понравился.
- Ну что, позовем, что ли, ребят чай пить? - предложил Матвей.
Они разлили чаек и пригласили всех к накрытому столу.
- Значит, отсюда нам тоже надо уходить, - сказал Олег, когда Верочка разливала уже по третьему стакану. На столе лежали сухари, баранки, сырок дешевый, яблочки.
Саша смотрел, забавляясь, как Матвей яблоко нарезал себе в стакан: со своего деревенского детства такой привычки не примечал ни у кого.
- Чего скажешь, Сань? - спросил Матвей. - Есть нам куда еще податься? Дня три надо бы переждать, что б нервы у этой подлоты поуспокоились. Через три дня я сам, если что, им сдамся. Я, после погрома в Москве, на пятый день появился. Меня взяли, помурыжили ночь и выпустили. Хотя, черт его знает, как в этот раз... Такого еще не было... А?
- Не было, да. Надо уезжать. У кого есть предложения? - спросил Саша у Олега, Верочки и Позика.
Все молчали.
- Тогда в деревню ко мне - сказал Саша. - Там нас не найдут. До первых подснежников - точно. Только бы добраться туда.
- Такси, может быть, возьмем? - спросила Верочка.
- Не, такси туда не поедет. Далеко, - отклонил Саша, хотя дело, конечно, было не в расстояниях. Но понадеялся на то, что декабрь был теплый и выпадавший снег постоянно подтаивал.
- У меня машина есть, - сказал Олег.
* * *
В шесть утра Олег ушел в гараж. Его ждали на кухне, много курили, посматривали в окно, стряхивали пепел в консервные банки, опустошенные на завтрак. Верочка все норовила прижаться к Саше, стояла рядом, заглядывала в лицо.
Саша грустно смотрел, как густо с утра падает снег. И минус два при этом.
В начале восьмого к подъезду подкатила бежевая, старенькая "Волга". Вышел Олег, сильно хлопнув дверью и заглянув зачем-то в салон. Посмотрел на окно квартирки, приметил ребят, но рукой не помахал и не улыбнулся. Матвея посадили впереди, на задние сиденья уселись Веня, Саша, Верочка, и Позик тоже влез, только ему велели в ногах прятаться, пока по городу будут проезжать. Даже пледом его прикрыли. Вроде как у всех сидящих ноги мерзнут. В багажник сложили четыре огромных пакета с продуктами - с вечера еще закупились.
- Задница просела у машины, - хмуро сообщил Олег уже по дороге. - На первом же посту остановят наверняка.
- Главное, в городе не попасться, - заверил Саша. - А там...
- Пост на выезде: его не объедешь.
- А мы пост обойдем. Пешком. Так и сделали.
Олег оставил их метров за пятьсот до поста, на пустынной дороге, за городом - в спину смотрели последние хмурые высотки рабочей окраины. Слева начинался лесок, справа лежали тоскливые пустыри.
"Волга", газуя и виляя задом, медленно отъехала, выбрасывая грязный снег из-под скользящих колес.
- Сейчас он сбежит с нашими продуктами, - прокомментировал Веня отъезд Олега.
- Прямо по трассе пойдем? - спросила Верочка у Саши.
- Не, глупо как-то. Может, там наши портреты на посту висят...
- "Стрелять на поражение, в переговоры не вступать", - бодро добавил Веня.
Верочка испуганно посмотрела на Сашу, он улыбнулся ей.
- Ну, чего стоим? - весело спросил Матвей.
- Пошли в лес, - в тон ответил Саша.
- Там же снегу по колено, - пожаловалась Верочка. Ступившим первый Саша сразу понял, что на спуске с дороги было даже выше, чем по колено, - нагребли снегоуборочные машины.
Пацаны смеялись, Позик пытался перебраться ползком или лягушечьими прыжками - на четвереньках, но все равно утонул. Верочку Сашке пришлось вытаскивать и волочить чуть ли не на себе - ей-то снег пришелся как раз по пояс.
В лесу снега было поменьше, но все равно брели еле-еле, пройдя чуть-чуть, быстро подустали. Веня с Позиком, впрочем, кидались снежками. "Позик развеселился", - радовался Саша.
- А если нас тут случайно встретит человек в форме, мы что скажем? - дурил Веня. - Заблудились, товарищ милиционер?
Верочка отставала, с трудом поднимала ножки в маленьких ботиночках – "все, наверное, снегом уже полны", думал Саша. Поджидал ее иногда, вел под руку, но так было еще тяжелее - и ей тоже, и опять уходил вперед.
- Матвей, - спросил он негромко. - А ты думаешь иногда о том, что нас ждет? Партию что ждет?
Матвей посмотрел на Сашу серьезно.
- Ну, ты умный человек, Саш, - ответил.
Саша промолчал - так, чтоб Матвей понял, что он ждал иного ответа. И Матвей понял.
- Саша, у нас нет ни одного шанса, - сказал он. - Но разве это имеет значение?
Саша коснулся коры дерева рукой.
- Не имеет, - ответил искренне.
Они решили выйти на дорогу спустя час, несколько одуревшие от холода, передвигающиеся на прямых, заледенелых ногах, как буква "А".
- Саша, у меня такое ощущение, что я босиком, - причитала Верочка.
- Верочка, - приставал вдруг развеселившийся Сашка, - все время забываю спросить, ты как пришла к "союзникам"?
Верочка не отвечала, замерзшая, только головой крутила.
Машина Олега стояла по трассе чуть дальше, они побежали к ней, колени не слушались, ветер дул в лицо.
- Топи печку, родной! - попросил Матвей, влезая, и, обернувшись к Саше, поинтересовался: - Далеко там до твоей деревушки?
- Далеко, - ответил Саша. - Там бабушка у меня. Обогреет нас... Следующий поворот, Олег. Налево.
Саша представил, едва сдерживая улыбку, как им хорошо там будет, - накормленные, в тепле, гулять пойдут, на санках кататься... а что?.. Избу починят.
"На могилу к отцу друзей свожу... Покажу ему, какие у меня друзья... Выпьем на могилке... Деду поклонюсь, ни разу у него не был. А? Господи, довези нас!"
Саша дрогнул сухим сердцем, вспомнив, как спрашивал, много ли нужно еще для ада...
"И теперь к тому же Господу пристаешь: довези?"
"Ни о чем не прошу. Ни о чем", - ответил.
- Знаешь, как пришла, Саш? - вдруг приникла к плечу Верочка.
- Что?
- Ты спрашивал, почему пришла к вам в партию... Мне просто мама однажды рассказала, что когда она: была маленькой девочкой, ей захотелось письмо кому-нибудь написать, мальчику или девочке, в другой город, но в нашей стране. Мама зажмурилась, и - наугад карандашом в карту ткнула. Попала в Дагестан, в городок какой-то. И написала письмо: "Меня зовут Маша, я хочу с тобой дружить, учусь в пятом классе на четверки и тройки иногда". Адрес придумала: улица Ленина, дом такой-то, квартира... И ей ответ пришел, представляешь? Дагестанская девочка, всего на год старше... Они потом очень долго переписывались и в гости друг к другу ездили, пока я не родилась...
- А сейчас? - спросил Саша, отчего-то сразу забыв, о чем именно он задал вопрос.
- А сейчас мама меня ненавидит, - ответила Верочка, и Саше показалось, что она правильно поняла, что он имел в виду.
Они съехали на проселочную, поехали медленнее, машину иногда заносило несильно. Саша заглянул в лицо Олегу - не злится ли, но лицо его было непроницаемо.
Проехали одну деревню, снег все валил, упрямый и безнадежный, обильный, как из засады, - и на полпути ко второй деревне - засели.
Едва отогревшиеся, вылезли из машины, толкали, упираясь ледяными руками в ледяной багажник. Получилось, лишь когда Олег попросил сесть за руль кого-нибудь - управлять, как выяснилось, умел только Сашка, он и сел. И едва Олег уперся своими короткими руками в машину, она поползла.
- Во, силы в тебе... - сказал Матвей восхищенно. Забрались в салон, шумные, веселые оттого, что выбрались. Пролетели вторую деревню, где дорога была немного укатана. Но, едва выехав за околицу, засели снова, и намертво.
Пободались с багажником, стервенея, с час, поматерились, помучали машину...
Чернела деревня за спиной, почти без огней.
- Даже если отсюда вылезем - дальше не проедем, - сказал Олег спокойно, обходя свою заглохшую "волгушу". - Вчера бы проехали. Сегодня - нет. Пошли к людям.
...Не мудрствуя, постучались в первую же избу, им открыли.
- Пришли? - спросил открывший дверь мужичина в фуфайке на голое тело и в трико с оттянутыми коленями. - Я деду сразу сказал: "Сейчас придут". Проходите в избу. Согреетесь пока. Он пропустил всех в дом.
- Эка, сколько вас... В багажнике, что ли, девку везли?
Мужик прикрыл за ними дверь на улицу.
- Хозяйки-то нет у меня, ушла к соседям. Сейчас чай вам поставлю. Он даже не разглядывал пришедших, словно ему не интересно было, кто они, как выглядят. Протиснулся сквозь вошедших на кухоньку и, не оборачиваясь, сказал, как казалось, недовольно:
- В избу, говорю, проходите, чего встали у порога...
- Нам бы трактор, отец, - сказал Саша громко, - как у многих городских жителей у него появилась дурная привычка разговаривать с жителями деревни так, словно они плохо слышат.
Ему не ответили.
- Ну, давайте пока разуваться, - криво улыбаясь, предложил ребятам Саша. Неловко, как всегда в новом доме, тем более в деревенском, начали стаскивать обувь.
Стояла полутемь, едва рассеиваемая слабой лампочкой, пахло чем-то невнятно.
- Туда, наверное, - Саша указал на еще одну, обитую войлоком дверь. Они вошли в избу, оставляя мокрые следы на дощатом полу. Ступать отчего-то старались на цыпочках - словно кто-то спал в доме.
В низкой комнатке было темно, но тепло. Слабый, вечереющий свет падал из окошечка.
У стены стояла лавка, длинная, крашеная. Посреди комнаты - большой стол, накрытый клеенкой, разрисованной в цветочки. С другой стороны стола диванчик примостился.
Ребята протиснулись, поджимая перед столом живот, на лавку, уселись в ряд.
- Иди на диванчик, - Саша бережно провел Верочку через комнатку.
Сидели, посматривали по сторонам. Веня сопел - явно хотел сказать что-то, но пока стеснялся, - если слово "стеснение" вообще к нему применимо.
Вошел хозяин, в одной руке чайник, в другой - гроздь бокалов.
- Подставку дай, вон на подоконнике. Под чайник, - попросил Верочку. - И заварник там же.
Щелкнул выключателем, загорелась слабая лампочка, в желтом абажуре. Саша осмотрел своих ребят - все сидели уставшие немного, но не подавленные вовсе.
- Тракторист пьяный спит. И трактор у него не на ходу, - сказал мужик, словно Саша только что спросил об этом.
Сходил еще раз на кухню, принес варенье в литровой банке с одной большой ложкой и опять ушел.
Открыл дверь спустя минуту - заглянул в шапке, в фуфайке застегнутой, в теплых штанах, сказал:
- За хозяйкой схожу, а то так до ночи и будет сидеть.
Саша хотел было сказать, что - не беспокойтесь, чего там, но дверь закрылась.
Разлили чай.
Рассмотрели, наконец, комнатушку. Поклеенная старыми, плотными обоями, с иконой в уголке, с потрепанным ковром на стенке, с комодом в углу. Белая дверка в другую комнату, где кто-то нежданно зашумел, заскрипел кроватью и пошел, покряхтывая.
Дверка открылась, и появился дедушка, маленький, со спутавшимися белыми волосами, с лицом готового заплакать ребенка.
"Прямо лесовичок какой-то, - подумал Саша. - Наверное, отец хозяйки, - мужик-то, открывший нам, больно здоров для сына такого дедка", - подумал еще.
- Давно делегации у нас не было, - сказал дедушка. - Бывалочь, каждую неделю по три раза приходили, начиная с ноября и до мая. Не то перехоронили всех стариков? Не к кому ехать теперь?
Саша догадался уже, что усадившие свои машины в снега и грязи путники - не редкость были в этом доме.
Дедушка постоял немного и покряхтел на улицу. Было слышно, как он долго выискивал себе фуфайку, шептал что-то, ругался незлобно.
- А где здесь туалет? - спросила Верочка негромко.
- Вон, иди, дедушка тебя проводит, - раскрыл, наконец, рот Веня. Впрочем, он обладал способностью любую дурь сказать необидно, вот и сейчас даже Верочка улыбнулась.
- Нет, серьезно, Саш?
- Серьезно, Вер. Во дворике. Пойдешь? Верочка отрицательно покрутила головой.
Они вкушали малиновое варенье из одной ложки, по очереди. Веня пристроил ноги на батарею, мурчал довольно. Верочка его примеру последовала, о Сашу спинкой оперевшись и ножки перекинув через потертые подлокотнички дивана, примостив ступни между изгибами батареи.
Отогревались понемногу.
Заскрипела уличная дверь, Верочка встрепенулась, захотела сменить слишком уж легкомысленное свое положение, но Саша остановил ее:
- Сиди, сиди, это дедушка. Ему все равно, как ты сидишь.
- Только что-то много вас, - сказал дед, входя, и таким тоном, словно и не выходил никуда. - А? Милки? Не к могилкам добираетесь, а как бежите куда. Я все жду, когда вы все побежите в деревню, всем народом городским: близится срок-то. Не горит там ничего пока, в городе? Скоро загорится.
Он присел на стул в уголке, почти возле двери, смотрел на всех то ли веселыми, то ли готовыми заплакать глазами - не поймешь даже, тем более лампочка еле светила.
- Бог-то уже совсем к нам свесился, в лицо заглядыват, а мы все никак его не разглядим. Бывалочь, когда в деревне согрешит кто, Бог долго думал, годы и годы, наказать аль нет. А то и на деток грешника откладывал наказание. До самой смерти грешника ждал, что тот исправится. Вот как было: пока вера была человечьей породе. Теперь сразу себя выказыват Господь: как бывалочь отец ложкой бил сопливым пострелам за столом, когда наперед старшего лезли в чугунок за картошкой, так и он. Господь нетерпеливый стал: знать, устал от нас. Раз знак подаст, поставит вешку, два, на третий раз оглоблей по хребту, напополам ломает... Приметили это, милки? - старичок обвел собравшихся взглядом. - Не было у вас вешок по пути?
Матвей смотрел на дедка с интересом, Веня - словно перед ним сидела лесная невидаль, бормочущая на своем неведомом языке, Позик в окно смотрел, Олег - чай пил, выскребывая варенье.
Добив баночку, встал, вышел в коридор и вернулся с пакетом продуктов - из машины прихватил.
- Дед, садись с нами чаевничать, - сказал приветливо, раскладывая еду на столе.
- Я весь чай выпил давно, весь хлебушек свой прожевал. Теперь чужой чей-то ем. И говорю вам: скоро побежите все, как поймете, что от вас устали. Но бежать будет некуда: все умерли, кто мог приютить. В сердцах ваших все умерли, и приюта не будет никому... Думают сейчас, что Русь непомерна во временах, вечно была и всегда будет. А Русь, если поделить всю ее на мной прожитый срок, - всего-то семнадцать сроков наберет. На семнадцать стариков вся Русь делится. Первый родился при хазарине еще. Умирая - порвал пуповину второму, что родился спустя семь десятилетий. Третий Святослава помнил... Пятый в усобицу попал, шестой - татарина застал... Двенадцатый в смуту жил, тринадцатый при Разине, четырнадцатый при Пугаче... Так до меня дошло быстро: семнадцать стариков - всего ничего. Нас всех можно в эту избу усадить - вот те и вся исторья... Мы-то в юность нашу думали, что дети у нас будут, как сказано было, - не познавшие наших грехов, а дети получились такие, что ни земли не знают, ни неба. Один голод у них. Только дурной это голод, от ума. Насытить его нельзя, потому что насытятся только алчущие правды... Вы там в церкву, говорят, все ходите. Думаете, что, натоптав следов до храма, покроете пустоту в сердце. Люди надеются, что Бога приручили, свечек ему наставив. Думают, обманули его. Думают, подмяли его под себя заставили его оправдывать слабость свою. Мерзость свою и леность, которую то милосердьем теперь назовут, то добротой. Чуть что - и на Бога лживо кивают: "Бог так решил. Бог так сказал. Бог так задумал". И снова гребут под себя, у кого на сколь когтей хватает. А откуда им, глупым, знать, что Он задумал, что по Его воле, а что от попустительства Его?.. И печаль не о том, что ничтожен человек, а то, что он зол в своем ничтожестве. Чем больше замечает, что другие его ничтожество видят, тем злее становится... Нету выхода вам больше, так.
- Дед, ты опять тут развел свою философию? - усмехаясь, сказал вошедший мужик, хозяин. Он был в серой майке и в трико опять.
- Говорю, трактор стоит, с октября, почитай, - живо откликнулся дед. - Не уедут, говорю. И мужиков в деревне - четыре человека вместе со мной. Ждать надо, пока оттает все.
- Иди себе, шутки твои слышали давно, иди, - хозяин прогонял деда не грубо, но уверенно. Дед и ушел, моргая, - вот-вот то ли заплачет, то ли захихикает.
Хозяйка вошла, улыбнулась сразу так ласково, что от души у всех, кроме Вени, отлегло - Саша, к примеру, очень переживал, как она приветит их. Только Веня, наверно, не думал об этом.
- Что ж ты посушиться ребятам не предложил? - накинулась она на мужа. - Видишь, у всех ноги сырые?
- А кто им не дает-то?
Скоро Верочке тазик с горячей водой, чем-то терпко и сладко пахнущий, поднесли - ноженьки отогревать - она даже отказываться не стала, опустила пяточки, блаженно подрагивая, в кипяток.
Пацаны добросовестно сдали носки - им взамен шерстяные принесли, рваные, в основном, но по два на ногу, колючие и теплые.
Жаркую сковороду картошки подали, Олег выпотрошил пакет, из города привезенный, банок с красивыми боками навскрывал, щедро нарезал сыра и колбасы, водки предложил хозяину, тот ответил, кратко: - А то нет.
Для хозяйки, не спрашивая, вина открыл.
- Бог с вами, ребята, я уж и не помню, что это такое. Бутылка-то какая красивая.
- А дедушка? - спросил Саша. - Дедушку-то пригласить?
- А как же без деда-то, - ответил хозяин. Сходил, позвал.
Дед сидел за столом тихий, ел мало, ни на кого не смотрел.
После третьей рюмочки все, как водится, оживились, правда, хозяйка, так свое, красное, крепленое и не допила – "мне и так весело", говорила приветливо и губы смачивала только, жмурясь хорошо. Было видно, что ей просто жаль на себя одну такой редкий напиток переводить. Угостить лучше кого.
Говорили что-то незатейливое, плели. Саша сказал, что к бабушке его едут, сразу выискались общие знакомые - все-таки соседняя деревня, родственники какие-то дальние обнаружились.
Дедушка только скоро ушел, ничего больше не сказав, да Позик, приметил Саша, загрустил опять.
- Ты чего, Позик? - спросил Саша негромко, склонившись к нему.
- Цветы забыл полить, - говорит.
Они спали в одной комнате, на полу, накрытые кто одеялами, кто старыми покрывалами, - не в обиде, раздобревшие от ужина, в хорошем настрое.
Утром проморозились в ледяном нужнике на заднем дворе, влетали в дом легкие, с чистыми глазами.
Чаевничали поочередно - хозяйка ушла куда-то с самого утра, хозяин что-то в сарае постукивал, куры кудахтали недовольно. Дедушка не вставал, лежал, кряхтел иногда, переворачиваясь, - слышно было.
Сашка щелкнул телевизором, и угодил сразу на новости.
- А это ведь программа... как его... друга Костенко, - оживился Веня. Программу, однако, вела какая-то незнакомая девушка со строгим лицом. Сюжеты были привычные и часто бестолковые - там позаседали, тут переназначили кого-то, там привычно труба лопнула и еще что-то воспламенилось, и три района то ли без тепла, то ли без света, то ли без того и второго, и младенцев эвакуируют из ледяного роддома. Никто уже не удивлялся давно. Особо поганые натуры только цедили лениво: "И раньше такое было, только скрывали". Надо же что-то говорить...
Все это вяло перекатывал в голове Саша, глядя в экран, прихлебывая чаек, и так и застыл с этим чайком в глотке, когда увидел на экране мертвое лицо Леши Рогова.
Следом услышал, наконец, то, что начала говорить ведущая несколько секунд назад.
"Член политсовета "Союза созидающих" Алексей Рогов найден мертвым под балконом собственного дома. Соседи утверждают, что в тот момент, когда Алексей выбросился или был выброшен из окна, в его квартире находились посторонние люди. Один из соседей Рогова по лестничной площадке утверждает, что слышал, как пришедшие к нему за час до трагических событий представились работниками Федеральной службы безопасности. Знаменательно, - продолжала ведущая, - что трое людей в штатском, вышедшие из квартиры Рогова, осмотрели его труп на асфальте и только после этого уехали на машине, стоявшей тут же, во дворе. Соседи записали номер автомобиля. Мы проверили его и выяснили, что автомобиль с подобными номерами числится за городским управлением Федеральной службы безопасности. Пресс-служба ФСБ комментировать данный факт отказалась".
Все сидели недвижимо, глядя на экран. Кряхтя, прошел дед на улицу, но никто не обернулся.
"Сегодня же, в Москве, в подъезде собственного дома был убит член политсовета "Союза созидающих" Константин Соловый. Ему нанесены множественные колото-резаные ранения, оказавшиеся смертельными. Наши корреспонденты сообщают, что в течение последних полутора суток в нескольких регионах России неизвестные люди совершили ряд нападений на комиссаров партии "Союз созидающих". Несколько членов партии находятся в настоящее время в больницах с травмами разной тяжести... Напомним, что в четверг, на открытии здания нового театра, одна из руководителей партии "Союз созидающих", Яна Шаронова, совершила хулиганские действия в отношении главы государства..."
Прошел уже знакомый видеоряд, Саша вновь увидел Яну - волосы ее были причесаны вгладь, что делало лицо особенно тонким и беззащитным... Затем появилась ведущая, улыбнувшись, сообщила, что это был последний выпуск их новостной программы, и поблагодарила всех, кто был с ними все эти годы.
Минуту все молчали.
Саша вышел на улицу, стоял под тихим снежком.
Следом появился Матвей.
- Как они обиделись за эту обоссанную морду... - сказал Саша.
Матвей не ответил. Попросил сигарету.
Вдыхая дым, втягивал щеки в жесткой щетине - открывались красивые, яркие скулы, острые и костистые. Двигался кадык, словно Матвей хотел что-то проглотить, живое и рвущееся наружу.
- Едем обратно, Саш.
Хозяин вывел лошадь с испуганными глазами.
- Вот у нас свой трактор есть. Любые снега нипочем, - сказал хмуро.
Когда проезжали мимо дома, где провели ночь, Олег сбросил скорость - хотел, наверное, деду рукой помахать или посигналить - но дед не вышел и в окошко не смотрел.
- Ой, я носки забыл переодеть, - сказал Веня. - В шерстяных уехал... Никто не отвечал.
- Носи теперь, - сказал Олег наконец. Ему не нравилось это общее молчание.
Матвей раздраженно обернулся на Веню. Смерил взглядом.
- Бля, ты думаешь, мне не жалко пацанов, Матвей? - взвился Веня. - Мне жалко! И что теперь? Сопеть до самой смерти? Я вот приеду и ухерачу кого-нибудь.
Молчали еще минуты три.
- Они нам отомстили, - заговорил Матвей. - И, наверное, отомстят еще. Значит, ждать уже нечего. Костенко говорил, что начинать надо только когда нечего ждать.
Теперь все молчали иначе: прислушиваясь к тому, что скажет Матвей.
- У нас есть отделения в сорока крупнейших городах. Мы можем взять все администрации в один день, - сказал он.
- И что? - спросил Веня весело.
- И узнаем, что.
Матвей раздумывал, щурясь и вглядываясь в мельканье брызговиков.
- Что мы сделаем в Москве - я понимаю. А вы тут сами разберетесь, Саш?
- Разберемся, - твердо ответил Саша, ничего еще не зная толком.
- Вам куда проще, - спокойно продолжал Матвей. - Все мы этого хотели. Мы ждали этого. Значит, надо делать. Сейчас. Иначе - все.
- Ты как уговариваешь, Матвей. Как будто кто-то против, - сказал Веня.
- А ты вообще пропьешь все! Проспишь и пропьешь! - выругался Матвей, снова гневно обернувшись с переднего сиденья.
- А я тут останусь, - огрызнулся Веня.
- Вот и оставайся.
Все снова замолчали. На этот раз обдумывая то, что высказал Матвей.
- Вы, наверное, дико боитесь смерти, - вдруг сказала Верочка злым, предслезным голосом. - Умерла она, ваша Россия, это всем вменяемым людям ясно. Что вы за нее цепляетесь? Вы что, не знаете, что иногда все умирает? Человек, собака, крыса - они умирают! Умирают!
- Я тебя сейчас выкину из машины, - сказал Саша спокойно.
Верочка тихо заплакала. Она сжалась вся, и гладила маленькие коленки, и тонкие губы кусала. Саше хотелось разбить ей голову.
- Я знаю, как все сделать здесь, - сказал Олег так, словно никакой Верочки в салоне и не было.